Стихотворения (1927) - Страница 6

      по пояс
                  усатый кто-то.
Красив —
                не пройдешь мимо!
На левых грудях —
                               ордена Доброфлота,
на правых —
                     Доброхима.
На стуле,
               будто на коне кирасир,
не то бухгалтер,
                          не то кассир.
В гарантию
                  от всех клевет и огорчений
коленки сложил,
                          и на коленки-с
поставлены
                   полные собрания сочинений:
Бебель,
            Маркс
                      и Энгельс.
Дескать, сидим —
                              трудящ и старателен,—
ничего не крали
                         и ничего не растратили.
Если ты загрустил,
                               не ходи далеко —
снимись по пояс
                           и карточку выставь.
Семейному уважение,
                                   холостому альков.
Салют вам,
                   Толстиков и Мальков —
фабриканты оптимистов.

«ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ?»

Слух идет
                бессмысленен и гадок,
трется в уши
                     и сердце ёжит.
Говорят,
              что воли упадок
у нашей
             у молодежи.
Говорят,
              что иной братишка,
заработавший орден,
                                  ныне
про вкусноты забывший ротишко
под витриной
                      кривит в унынье.
Что голодным вам
                              на зависть
окна лавок в бутылочном тыне,
и едят нэпачи и завы
в декабре
               арбузы и дыни.
Слух идет
                о грозном сраме,
что лишь радость
                            развоскресе́нена,
комсомольцы
                      лейб-гусарами
пьют
        да ноют под стих Есенина.
И доносится до нас
сквозь губы́ искривленную прорезь:
«Революция не удалась…
За что боролись?..»
И свои 18 лет
под наган подставят —
                                     и нет,
или горло
                впетлят в ко́ски.
И горюю я,
                 как поэт,
и ругаюсь,
                 как Маяковский.
Я тебе
           не стихи ору,
рифмы в этих делах
                                 ни при чем;
дай
      как другу
                    пару рук
положить
               на твое плечо.
Знал и я,
              что значит «не есть»,
по бульварам валялся когда,—
понял я,
             что великая честь
за слова свои
                      голодать.
Из-под локона,
                       кепкой зави́того,
вскинь глаза,
                     не грусти и не злись.
Разве есть
                 чему завидовать,
если видишь вот эту слизь?
Будто рыбы на берегу —
с прежним плаваньем
                                  трудно расстаться им.
То царев горшок берегут,
то
    обломанный шкаф с инкрустациями.
Вы — владыки
                       их душ и тела,
с вашей воли
                      встречают восход.
Это —
          очень плевое дело,
если б
          революция захотела
со счетов особых отделов
эту мелочь
                 списать в расход.
Но, рядясь
                 в любезность наносную,
мы —
         взамен забытой Чеки —
кормим дыней их ананасною,
ихних жен
                одеваем в чулки.
И они
         за все за это,
что чулки,
                что плачено дорого,
строят нам
                  дома и клозеты
и бойцов
              обучают торгу.
Что ж,
          без этого и нельзя!
Сменим их,
                   гранит догрызя.
Или
      наша воля обломалась
о сегодняшнюю
                         деловую малость?
Нас
      дело
              должно
                          пронизать насквозь,
скуленье на мелочность
                                       высмей.
Сейчас
            коммуне
                          ценен гвоздь,
как тезисы о коммунизме.
Над пивом
                 нашим юношам ли
склонять
              свои мысли ракитовые?
Нам
      пить
             в грядущем
                                все соки земли,
как чашу,
               мир запрокидывая.

ВМЕСТО ОДЫ

Мне б хотелось
                         вас
                              воспеть
                                           во вдохновенной оде,
только ода
                 что-то не выходит.

Скольким идеалам
смерть на кухне
                         и под одеялом!

Моя знакомая —
                          женщина как женщина,
оглохшая
               от примусов пыхтения
                                                  и ухания,
баба советская,
                         в загсе ве́нчанная,
самая передовая
                           на общей кухне.